Время минуло, молчание рассеялось, акценты расставились и результат достигнут. Воплощенный печатный кирпич в стену повседневности под названием «Чувство вины» от Александра Снегирева, в котором зашифровано и отгадано все написанное ним за прошедшие два с половиной года. Четыре книги, написанные им ранее, служащие базисом и фундаментальной основой, ныне заимели продолжение в лице семи рассказов, сравнимыми по степени накала и повествования с водоворотами и сплавами. Это словесные воронки, цепкие и затягивающие, возбуждающие игрой смыслов, образностью и трепетом вожделения жизни во всех ее позах. Снегирев не только внимательный и ироничный наблюдатель, но он и участник переданной в книге жизни, жизни его героев, которые все, как один сливаются в автора их породившего. Семь шагов навстречу обществу, как семь дней недели или семь смертных грехов, являют собой первозданную основу замысла их породившего, где следствия вытекают из причины, и все слагаемые без перестановок и подтасовок приводят к единому результату. В первом же рассказе «Внутренний враг» главный герой, получивший внезапное наследство от деда НКВДешника, становится одержимым внутренней злобой к своему предку, который сеял ужас, страх и пытки. Экзистенциальный огонь, сжирающий все на своем пути, порождающий в его душе раскаяние, метание и смятение. Всем этим надо будет переболеть, прежде чем обрести некую степень покоя и освобождения. Мистическим по своей сути первый опус вышел, раскачивающий плоть всей книги. Настрой рассказа и вектор нагнетания и запугивания, надо сказать, вышел у Снегирева мамлеевский, потусторонний, иной, пропитанный существами их страха и порока. Глубинный внутренний страх, уродство и разъедание душ цедит и истощает по грамму все человеческое. Главный герой говорит «мышку убить не могу», гайдаевский Шурик мямлил «птичку жалко», музыкант Юра Шевчук на встрече с Путиным говорил про инертность очкариков-интеллигентов, не противостоящих злу в его зародышах, а в тоже время аббревиатуры НКВД, КГБ, ФСБ, СБУ и прочие перемалывают все и вся без страха и упрека. В какие-то моменты кажется, что тот, другой, внутренний враг, настолько выходит на передовую, что ницшеанское «что не убивает, то делает сильнее» просто не срабатывает.

 В рассказе «Скребется» повествование перемещается в плоскость передачи ощущения прочности душевной почвы, возникшее от некоего неучастия в посредственности светской подмены жизни, переходя в процессе развития сюжетной линии к внутреннему спокойствию. К чувству цельности, энергии нераспада, к отходу от рефлексий и страхов.

 «Он скоро умрет» как отвлекающая зарисовка на клейзмерский мотив. Очень кошерный рассказ про израильское путешествие главного героя и его супруги, и вытекающие из этого производные. Иудейские каникулы омрачились гостеприимством неимоверно ожидовевшего дедушки Авраама, который старенький и «скоро умрет» и поэтому придется сделать скидку и упущение на его проказы. Дедушка старенький, ему все равно.

«Чувство вины» уводит в плоскость бытийного злорадства, причастия к действительности в ее социальном контексте, когда те, кто находятся рядом, бывают такими далекими и чужими, а дальше них пустота и невозможность поиска и нахождения. Удачная хроника событий современной России про панк-молебен в Храме Христа Спасителя и историю с кражей курицы посредством влагалища жены одного из идеологов группы «Война». Все это у Снегирева вовсе неслучайно, эта новостная хроникальнось, последовательность и замечание простых, но важных вещей, является ключом к разгадке удушающей повседневности со всеми ее неизвестными. Череда измен потребительского мира, набор субститутов и подмен, как пособие для выживания семейной пары, размеренность ежедневного уродства и когти совести, которые настигают, атакуя все чаще и чаще.

История «Моя борьба», словно летовская «Моя оборона», вспыхивает, врывается, проходит гимном и манифестом, западая в памяти. Это крик о том, что утеряно безвозвратно, о той эпохе и той стране, которая отдана на растерзание и надругательство, а точка невозврата перейдена так давно, что даже последний мираж от ее границы смыт слезами всех разочарованных и отчаявшихся.

 «Как бы огонь» говорит и показывает о том и про то, что заключено в молоке наших будней, когда значение цели (в десятку!) уже утрачено или не приобретено. Встреча одноклассников, первая любовь, жена и прочие напасти, груз ответственности и выход за пределы иллюзий, переполненных ностальгической жаждой ироничных сортирных сношений и спонтанного пронизывающего ощущения собственной дерьмовости от того, что муха, невольный свидетель вспыхнувшей страсти, из двух предоставленных зол выбрала именно тебя.

 Венчает книгу рассказ «Крещенский лед». Про соседей, про брата, про баб, про нос-шнобель и про холодную зиму с крещенским морозцем, ну и про парня с фамилией Израиль. Так тонко и лаконично. Весь набор в одном флаконе, все радости одного первозданного зимнего ощущения.

Александр Снегирев.Чувство вины.

Говоря про эту книгу, невольно натыкаешься и запинаешься за мысли в их зачаточном виде, ведь тут идет речь о правде. О субъективной, точечной, неполиткорректной, порой похотливой и рефлектирующей, но все-таки правде. Не соврать и не подделать этот внутренний литературный саундтрек одного искреннего человека по фамилии Снегирев. Не может он по другому. Выстаиваясь и выписываясь, действуя по принципу — бумага все стерпит, приправляя иронией и своевременностью реагирования на события, он пишет летопись своих страхов и мечтаний, своей реализации и своего плана на ближайшую перспективу. По-другому не выходит, дедлайн жжет пятки, годы идут за десятилетия, а минуты письма оставляют надежду на спасение и может быть оправдание, как знать.  Полтора года назад Саша сказал в интервью  нам о том, что он от писательства балдеет, что в России писатели всегда пророки и других пророков в России нет. Именно так и выходит или возвращается на круги своя. Великий старик Гессе в своих письмах когда-то писал про значение творчества, как первопричину противоборствия жизни, подтверждая тем самым факт жертвенности литератора, его борьбу с бытийным оскалом сопливых потребителей, его право на факт утверждения и разделения. Снегирев давно затеял свою борьбу, бои идут не первый год, он не сдается, он такой. Раньше он по большей части сторонился публичной демонстрации наготы собственной души, однако в новой книге он ее показал, обнажив перед всеми нами чувство вины за потерянное, доверенное, недооцененное кем-то и в большом количестве. Предметность, скрупулезность и точность описаний, наблюдения за жизнью в красоте и уродстве, все это и немножко больше, скрывается в этом произведении. Ведь жизнь первозданна и единообразна, она суть и причина, в ней содержание, а форма придет со временем. Она во всем и во всех, от писка мыши до влагалища проститутки, от тусеров «Солянки» до иудейских барыг. И весь этот бред надо периодически разгребать, чтобы не было мучительно больно за те годы, когда деревья были большими, а вина смывалась вином. Ну и чтоб не скреблось там, внутри.

 Текст: А.Пролетарский.