Ожидание в почти четыре месяца после масштабной премьеры в Каннах на  «Неделе критики», где он взял три приза. Как гласит один известный сайт русского мира про поиски кино, бюджет фильма составляет миллион триста тысяч  долларов США.  Но это лишь сухие факты, как и то, что девятого сентября фильм не прошел на Оскар. Все это шелуха, нужен ли он Оскару и Оскар ему? Это вопрос, где в равной степени можно отсечь все аргументы и оставить американских кино академиков  со слепым поводырем  беспросветности отечественного кино, которое  уже вовсю показывает голый раскаленный нерв. И вот грядет одиннадцатое сентября, когда в отечественный кинопрокат выходит то самое долгожданное «Племя», фильм Мирослава Слабошпицкого, который открывает этой работой свое плавание в большой полный метр, так как до этого был увлечен и замечен в метре коротком, типа «Украина, гудбай!» и «Мудаки. Арабески».  Фильм этот во многом вышел из короткометражки «Глухота», которую Слабошпицкий презентовал в 2010 году в официальной конкурсной программе короткого метра в Берлине.  Тогда это было десять минут, сегодня больше двух часов.

Двух часов земного времени из жесткого варева, концентрата из статики и динамики, когда червивое мясо отсыревшего мироздания твоей страны набирается метафизическим гноем и хлещет на тебя с экрана. Нет, ничего брутального в фильме нет, ничего такого, что вы не увидите в одесском районе поселка Котовского или столичной Воскресенке с Борщаговкой.  Бредущие отсыревшие понурые обыватели, остающиеся лежать избитыми у садиков спальных районов, обворованные и лишившиеся пакетов провианта из ближайшей клоаки товарных сетей. Мясо женского, мужского и среднего родов, жители пансионата для глухих. Именно туда приезжает новый житель и посетитель стихийного бытийного земного ада,  такой себе его резиденции, где комнаты кишат тенями изуверств и страхов раскрытия тайн, а оттепель за окном сменяется вьюгой так же,  как ночь сжирает день. Девочек в кадре весь хронометраж картины всего двое, всего двое на всех, чтобы отсасывать пьяным друзьям на свежем воздухе и быть оттрахаными потными грязными дальнобойщиками на площадке повсеместного автомобильного отстоя.  И этого не мало, потому что женское начало тут притуплено самой сутью самости, самой функцией влагалища, как вместилища страхов и финансовых инвестиций. Этакий рукомойник и клозет инфернального сарказма будней и скоропостижного получения дивидендов от праздников.  Обыватель, привыкший к лиловому повествованию, может завопить -  где в фильме любовь? А нигде, ее тут нет,  и не было, она закопана за этим самым пансионатом, в палисаднике, табличку сломали, а в памяти воскрешать покойников давно уже не в моде.  Разве что хилое подобие страсти может воцарить в кадре, когда двое загнанных и несчастных по-своему и сообща сомкнутся в похотливых судорогах декораций индустриального помещения. Когда поза шестьдесят девять действует как инструмент  не возбуждения, а субституции. Замены и отходняка, убежища от земного ада.  Ада, который другие, сартровского подвала с экзистенцией распада на атомы не рождения, а погребения. Когда самодельный бытовой аборт входит в тебя, как спица для вязания в руку, и ты невольно тормошишь в памяти эти согбенные измученные фигуры в постсоветской ванной.  Генитальный гнет выступает как путь постижения личного опыта,  а выход за рамки мучения видится в вынужденной эмиграции за пределы капкана киевского специализированного учреждения, наружу всех измерений морального уродства, в счастливую Италию, где может все поменяться.

племя.

Племя генерирует новую кровь с каждой новой жертвой, оно обновляется и задыхается от хрипов отчаяния. Без слов, в полной немоте и  на ощупь. Это приговор нам всем, город грехов безучастия и невмешательства, приговор сознанию и его революции с эволюцией,  когда любовь, как воскресшая покойница приходит позже запланированного, где-то аккурат перед самой смертью ее носителей и источников.  Финал разделен на две комнаты и четыре тумбочки, ну и на четыре раскроенных черепа. Но это так, всего лишь издержки. Куда они идут в сравнение с надеждой, а? Которую нам как раз не оставляют, запирая ее за глухой затертой дверью. Куда нет входа, и откуда нет выхода.

Текст:  А. Пролетарский.

Фото, видео: http://www.arthousetraffic.com