У них четыре альбома и череда концертов, которые происходят каждый раз в новых местах. Не так давно они выступили и в Одессе.  Из утверждения, что они играют пост-панк так же просто перейти к заключению, что все это замешано на гранже. Главное состоит в том, что все это получается.  Да, они отдают себя своему творчеству, чтобы себя спасти. Я поговорил с Ильей Черепко из минской группы Петля Пристрастия о всем и ни о чем.  От баррикад революции и  Кассиопеи до хейтеров, которе есть у всех.

 Ты  довольно интровертный человек,  судя по социальной сети и текстам альбомов. Но с тобой выходит немало интервью. Тебе что неприятно их давать?

Да, я не люблю давать интервью.

А что коробит, и зачем ты это делаешь?

Меня коробит моя неспособность давать интервью.  И мне кажется, что я в этом смысле неэффективен.  И конечно меня парит. И уж если ты совершаешь действие, то оно должно иметь какую-то ценность.  А часто бывает, что я любо пьян, либо чем-то напуган, либо вопросы дурацкие. И я с этим не могу справиться.

И часто бывают дурацкие вопросы?

Да, очень часто.

Ты же сразу чувствуешь – знаком человек с материалом или нет?

Да, чувствую, но у меня нет сил послать. И это меня парит.

Я  сделал минимальное усилие и прослушал подряд ваши четыре альбом за все восемь лет. Это история болезни, а каждый альбом это очередной диагноз. Ты их переслушиваешь?

Я не переслушиваю вообще.

Ты чувствуешь, что группа концептуально развивается от альбома к альбому или нет?

Да, чувствую, что развивается.

Беларусь сегодня с одной стороны совок, а другой стороны там есть какой-то музыкальный андеграунд, хотя первое не противоречии второму.  Какой он, это кумовство, как ты сказал недавно?

Я просто не оговорился. Нас просили про шоу-бизнес и я про него и говорил. Про то, что приносит деньги.  И это как-то определяет самосознание граждан. Надо было сразу это обозначить.

Но у вас же есть закрытая андеграундная тусовка? Там людей ни больше, ни меньше. Вы тяжело выходите за ее пределы и также тяжело пускаете кого-то внутрь нее.

Публика меняется, конечно, просто не меняется количество ее, примерно.  Люди приходят всегда в пределах определенного человеческого числа.

Тебя это как то радует?

Я не знаю, что с этим делать.  У меня нет никакого четкого плана.  Мне кажется, стоит попытаться протранслировать что-то такое, что заставит людей срезонировать с этим.  И все, для меня других сверхзадач нет.

Условный рынок вашей группы это три страны. Беларусь, Украина и Россия.  Перемещаясь между этими  странами, ты следишь как-то за гражданской позицией людей? Что можешь отметить?

Мне тяжело об этом сказать, я наполовину русский. У меня мама русская. И жил я в шахтерском городе, который недавно образован и в нем не было никакого беларусского бекграунда.  Там натаскали со всего союза людей, для которых главный язык был русский. И из деревень потом понаехали.  Это союз серпа и молота в полной мере. И это мои корни.  И один мой друг заметил один момент, который я, безусловно, разделяю. Раньше мы были одно пространство, при совке, но минуло двадцать лет и оказывается, что нет.  Совсем не похожи. Украинцы не похожи на белорусов, белорусы не похожи на русских и так далее.  И можно прямо проводить этнографически исследования.  Бытие определяет сознание и это значит, что государства существуют, их нет, как фикции.  И русским кажется, что это все баловство и это отбившиеся от рук младшие братья. Но это просто хуйня.

Ты понимаешь, что рано или поздно, в Белоруси и в России, случится то, что было в Украине…

Вполне возможно, что так может быть.

Ты понял уже, что ты будешь делать в этот момент, как гражданин и как музыкант? Ты готов выступать на баррикадах?

Могу. Но только вопрос – не подложу ли я в этом случае свинью? Потому что творчество группы, а скорее меня, как поэта – это escape, удалиться. Саботаж – наше все.

Какая лично для тебя разница между Кассиопеей и Петлей Пристрастия?

Для меня в этих двух группах нет противоречия. Лирический герой Кассиопеи не очень далеко ушел от лирического героя Петли Пристрастия. Это трагикомедия, где я не переключаюсь специально.  Просто иная текстура и подача. В рамках Петли я не сочиняю песен для развлечения.  Люди двигаются и выходят довольные, но это не для смеха. Но если рассмотреть, то эти две группы об одном и том же.

Насколько ты ощущаешь на себе отсутствие инфраструктуры рынка, как то лейбл, ротация, носитель и прочее?

Определенное отчаяние по этому поводу есть, конечно.  Но, в конце концов, надо занимать какую-то стоическую позицию, если ты этим всем занялся.  Не то, чтобы без этого меня не будет, но я гораздо быстрее превращусь в живой труп.

А тебе, как музыканту, важно овеществление своего продукта? Хватает интернета или хочется пощупать свой диск?

Я бы с удовольствием пощупал свой диск, но просто обстоятельства складываются таким образом. Продажа дисков осуществляется лишь на концертах,  все это мерчендайзинг. Я не умею этим заниматься, я и в музыку пришел исподволь.  Это было не поступательное движение, а какой-то врыв. Я когда в Солигорске слушал какую-то музыку, то не было какой-то последовательной позиции. Магнитофон у меня появился свой в 1992 году, это поздно очень. Среда обитая моя это были гопники на скамейке.  Я  даже среди них, слушая условный русский рок, выглядел белой вороной.  Не было выхлопа. Потом появился один человек, честь ему и хвала, он показал мне кучу разных групп.  Но это была настолько верхушка айсберга, но мне казалось, что я постиг основы андеграунда.  Ведь огромное количество людей в Беларуси живет без музыки, вне музыки,  вне контекста. Даже те, кто считает, что слушает музыку, на самом деле слушает поверхностное дерьмо.  У них нет желания в этом копаться, нет желания рыться и искать то, что твое.  Я, возможно, ушел от ответа. Но у меня не было старшего брата, мамы и папы, которые слушали музыку.  У меня ничего не было, ни пластинок, ничего. Поэтому у меня нет ностальгии с этим связанной.  Я люблю пластинку подержать, но у меня нет склонности к собирательству физических носителей музыкальных. Единственное исключение — книги.

Насколько музыка является для тебя спасением? И если бы не она, что было бы сегодня в твоей жизни? Ты же и в театре занят.

Без музыки я не был бы тем, кто есть сегодня.  Для меня никогда не существовало вопроса – музыка или театр. Я профессионально деформирован и ничего не делаю специально.

Будущее вашей группы – это возможный тупик или неизбежное развитие?

Я бы очень хотел, чтобы все сохранилось в том виде, в котором есть сегодня. Не в смысле музыкальной подачи или стилистических предпочтений, а в смысле, чтобы оставались те же люди, что есть сейчас. Мы очень много в это вложили, группа меня часто выручает. Я человек мнительный,  часто  завишу от мнения со стороны.  Мне какой-то человек, который чувствует музыку, как я, слушает тоже, что и я,  может сказать что-то методологическое,  и я уже буду думать над этим.  Мы ведем достаточно серьезные разговоры внутри группы,  есть подвижки, и у всех есть понимание того, что нельзя почивать на лаврах.  Никакие премии ничего не значат. Это приятно, но внутреннее развитие группы куда важнее.

Я обращаю внимание на то, что о группе пишут. И иногда это огорчает. Очень огорчительно, когда  кто-то интерпретирует мои слова так, что меня это удивляет. Я этого не имел в виду. И я начинаю чесать лоб и думать – достаточно ли внятно я выражаюсь?  Но я не могу с этим ничего поделать.  Хейтеры есть у всех.

Беседовал, фото: А.Пролетарский.