Человек может быть реакцией на жизнь, а может быть и следствием. Точно также и с музыкантами,  где проекция социума ложится точно на творчество, отражаясь и корректируя, возбуждая и преломляя.  К нашему собеседнику  Михаилу Борзыкину понятие неспокойствия относится напрямую. Уже почти тридцать лет он вместе со своей формацией  «Телевизор» бунтует и не соглашается ни с какими режимами, в этом и есть корень его движения. Не так давно, в середине ноября Михаил и сотоварищи выступали в Одессе, в клубе «Сardan», где мы и поговорили. Недолго, слаженно и сконцентрировано о новом, готовящемся альбоме, личностной мизантропии, а также  прошлом, настоящем и будущем.  

ART:  В следующем году эпохальная дата для «Телевизора», тридцать лет….

Борзыкин: Можно и сегодня отмечать, ведь «Телевизор» уже собрался тридцать лет назад. Концерты мы сделаем уже весной, посвященные, когда мы вступили уже в рок-клуб и стали лауреатами там сразу, а вообще группа уже образовалась и тридцать лет уже есть.

ART: Что вам сказали последние годы после 25-летия, альбома «Дежавю», ведь у вас пространные периоды между альбомами последние лет двадцать, с каким настроением подходите к тридцатилетию?

Борзыкин:  Ну, тут много ощущений, был какой-то всплеск политической активности и какое-то количество разочарований по поводу того, что была подавлена политическая активность, во всяком случае, в Питере был выпущен ряд законов, теперь вообще больше двух человек нельзя собираться. Все запрещено, все разгоняют, любые шаги запрещены, кроме единственного места, Марсового поля, там можно еще собираться. Депутаты сделали всё, чтобы народ испугался и сидел по домам, частично схлынула сейчас эта активность уличная, а вообще много разных опущений, пять лет это как палитра целая. Новые песни появились, альбом пишется, и надеюсь в этом году закончить. Мы уже играем это на концертах, но только руки не доходят записать все это окончательно.

 

ART: То есть, в следующем году стоит ожидать новый альбом?

Борзыкин:  Да. Я думаю да.

ART: Оценивая период нулевых,  когда были выпущены три альбома, можно сказать, что первые два «Путь к успеху» и «Мегамизантроп» — это личные и внутренние ваши ощущения, а «Дежавю» — это уже макро-масштаб, и призыв, и диалог со слушателем. В связи с этим, будут ли темы нового альбома логически продолжать «Дежавю» или снова будет иметь место некая мизантропичность?

Борзыкин:  По предварительным ощущением альбом будет разбит на две половинки. Часть песен с этого альбома касается социальной реакции на происходящее, моей гражданской реакции,  типа песни «Красный снег», которая сегодня прозвучит, а часть песен будет лирических и даже тропических. Путешествия в заморские страны навеяли на меня несколько песен, в частности «Безумный тунец», «Две барракуды» и песня «Быть никем» сегодня прозвучат тоже. В общем, он будет смешанный по настроению, потому что эти периоды  как раз и были одновременны и параллельны. Мне удавалось посмотреть на какие-то моменты в России издалека и осмыслить себя в этом состоянии тоже.

 

ART: Возвращаясь к теме гражданской активности. Три года назад в Киеве в случайном разговоре с Захаром Прилепиным, он обмолвился о том, что если выйдет  в Москве сто тысяч человек, то будут изменения. Сто тысяч вышли в декабре 2011 года, изменений нет, момент утерян. Ваши ощущения от всего этого, как музыканта, который не боялся, не боится и не будет бояться, который выходил не конъюнктурно, а по внутреннему зову. Утеряно ли это или может что-то вернуться впоследствии?

Борзыкин:  Ну, некий спад активности наблюдается, потому что люди думали, что того, что произойдет, достаточно, а как выяснилось, за это время Кремль нарастил мышцы и готов пойти на жестокие меры. И в принципе, пока это невозможно, потому что нужен, грубо говоря, миллион и, причем не просто миллион, а миллион людей, которые готовы не уходить никуда с площади, а стоять там и требовать свое.  Все-таки этих ста тысяч, которые вышли, половина поначалу иронично, мирно сетовали на власть, думая, что к ним кто-то прислушается. А теперь народ более обозлен и разогнан по квартирам частично, хотя, я думаю, копится энергия. И надо подождать, не дозрело еще до масштабного взрыва российское общество.

 

ART: А делаете ли вы для себя принципиальные различия между маршем несогласных и стратегией 31, которые придумал Лимонов, и протестами, которые были на Болотной площади и прочее? Вы были на разных проявлениях уличного протеста, это для вас одно и тоже, или это абсолютно различные классы протестующих?

Борзыкин:  Дело в том, что в 2007 году, когда был первый марш несогласных в Питере, когда мы прорвали оцепление омона и вышли на Невский и нас пытались там остановить, там вообще о Лимонове речи не шло, это был общий гражданский протест и акция 31 позже началась, по- моему. Я был участником всех этих маршей несогласных еще задолго до Болотной, и тогда это было спонтанно. Первый марш был очень эффектный, потому что этого не ожидали. Там было тысяч десять людей, но омон не смог ничего сделать, потом только перегородили и стали арестовывать. Но для них это было неожиданно, что выйдет так много народа. Это несогласие с политикой властей города.   Вообще тогда мало кто говорил «Путина в отставку», но «зародыш» был в протесте против Матвиенко. А потом появилась стратегия 31 и она влилась в эти акции очень гармонично. Я неоднократно присутствовал на акциях стратегии 31, там были представители других политических движений, зачастую даже не союзники Лимонова, а люди, которые поняли что это важно. Какое-то время это было актуально, но со временем превратилось в самопожертвование. Где есть лобное место, пришли бараны, разбили головы десяти человекам и все разошлись. Мне кажется, акция потеряла смысл, она превратилась в мазохистскую акцию. Я всегда был сторонником широкого объединения и пока не раскололи  всех, хотя несколько лет мы ходили вместе, и либералы, и хиппи, и анархисты, и православные. Было большое количество людей, как-то зимой двадцать тысяч человек вышло, а потом начались внутрипартийные раздоры,  националисты внесли свою какую-то, лгбтшники разругались с националистами на уровне лидеров. В результате одни перестали ходить с другими, и власть добилась того, чего хотела.

 

ART: Тут, скорее всего уже идет манипуляция уличными группировками.  В частности последние события в Бирюлево и иными, порой это напоминает театральную постановку.

Борзыкин:  Возможно-возможно, но я не верю вообще во всемогущество манипуляторов. Они пытаются, но у них все время что-то выходит из-под контроля. Они  рассылают везде провокаторов, пытаются все контролировать, но не всегда выходит все то, что они хотят. Это наш шанс,  в принципе есть такая позиция, что все предопределено и схвачено спецслужбами. Я этот исторический пессимизм не разделяю, потому что присутствовал при событиях 80-х годов,  прекрасно помню, как мне говорили все вокруг, включая друзей музыкантов, что я идиот, что изменений не будет, что партия останется навсегда, что коммунистический СССР останется, что КГБ останется, «у них танки, у них самолеты, ты куда полез?».  И это говорили друзья, не говоря уже про противников. В 90-м году все это куда-то смыло, хотя никто не ожидал, тоже — самое было с Гитлером. Случайность, все равно, как элемент хаоса вносит в самые стройные силы  и конспирологические теории  элемент внезапности, который рушит все здание, всего один кирпичик хаоса.  Поэтому я оптимист в таком историческом вопросе.

 ART: Есть  довольно мизантропичный писатель Сорокин, который в какой-то степени пророк. Не чувствуете ли вы себя тоже пророком, потому что каждый альбом «Телевизора» говорит что-то на 5-10 лет вперед? Откуда черпаете смелость говорить это?

Борзыкин:  Пророчествами я это не называю, просто какой-то анализ ситуации более скрупулезный, нежели у некоторых других моих коллег. Это результаты мозговой деятельности, потому что к этому все идет и для этого надо обладать более-менее объективным виденьем проблемы и иметь достаточно информации, интересоваться.  Много творческих людей занимаются исключительно своим творчеством и говорят о том, что они люди искусства.  Я считаю, что этого мало, это вообще смешно. Удивительно, когда  человек говорит, что он занимается искусством, и политика его не касается. Надо интересоваться жизнью в полной мере, и принимать из нее информацию, которая тебя интересует в полной мере, не ставя никаких фильтров,  и делать на основании этого, путем затрачивания умственного труда, какие-то выводы, которые потом вдруг оказываются пророческими, хотя это констатация фактов. Это вопрос просто работы с информацией.

 

ART: Вы же когда то говорили что песня — это письмо, и, появившись однажды, она никуда не пропадает, а потом появляется в нужный момент…

Борзыкин:  Наверно,  но призывов типа, «Мы вместе!» у нас  в песнях нет, это просто попытка быть честным с самим собой, с окружающей реальностью, это то, с чем я пытаюсь соизмерять себя.  Ну, насчет страха, то страх, конечно есть, и он больше бытовой, потому что у меня много было периодов, когда часть поклонников отворачивалась,  говорили «вот опять Борзыкин занялся политикой». Какие-то девочки, тут же Достоевского приплетали, что «мол, вот слеза ребенка и надо об этом думать, надо заниматься малыми делами или космосом, не надо лезть в политику».  Я уже к этому привык, не поймут и ладно. Мое дело сказать, но страшно когда близкие люди совсем не понимают, но даже это уже не является проблемой. Я с детства сначала спорил с родителями, в итоге оказался прав по поводу личности Сталина и всех этих,  потом спорил с однокурсниками по филологическому факультету, которые не читали Солженицына, а я уже читал, потом с однокашниками  по рок-клубу, которые говорили, что ничего не изменится. Я уже привык. Это не значит, что ты всегда оказываешься прав, но когда ты можешь это подтвердить, обосновать, то мне кажется этого достаточно, чтобы эту точку зрения отстаивать на каком-то этапе, на каком-то отрезке пути.

ART: По вашему мнению, почему масса молодежи в плане интересов в подавляющем большинстве сегодня идет по нисходящей? Были 80-е, когда  все ждали открытости и свободы информации, но когда все состоялось, этим не особо пользуются.  Нет ни музыкального подъема, вообще никакого, идет спад. Все ждали свободы, но свобода все свернула ни во что.

Борзыкин:  Ну, во-первых,  уже появились группы, поющие на английском языке, On the Go, Pompeya, Motorama, это уже вполне приличный и вполне европейский уровень.  По звучанию в целом, можно спорить о сути материала, но в целом впечатление такое.  В этом смысле достигли какого-то качества.

 

ART: А внутренний рынок, касательно тех, кто не поет по-английски?

Борзыкин:  А внутренний рынок… Ну, здесь конечно сложнее, потому что появилась радио-индустрия, без которой концертная деятельность практически невозможна ввиду  большой конкуренции, а она требует формат. А вот, чтобы попасть на фестиваль,  надо чтобы тебя крутили по какому-нибудь нашему радио, а у них вот как раз формат и очень заниженные, скорее зауженные рамки  и представления о хите. А это не европейский хит, это узколобое и провинциальное представление о том, что является хитом. Они этот формат диктуют и насадили его везде, в результате молодым ребятам не к чему стремиться. Если они начинают играть интересную музыку, то им говорят, что это не формат и вы никуда не пробьетесь, идите отдыхайте. Они распадаются, я таких много знаю. А есть люди, которые сразу прогибаются и пытаются создать песенку в таком формате. И так происходили взлеты многих групп, и это приводит к вырождению, выхолащиванию самой  идеи и мотивации к выхолащиванию.  Появилось много совсем молодых коллективов, для которых важно появиться на сцене. Они существуют по два года, покупают дорогие хорошие инструменты, не всегда хорошо играют, но у них задача другая. Их задача выйти на сцену, чтобы их поснимали на видео, выложить это в  YouTube, и дальше все заканчивается. Нет сверхзадач у большинства людей, занимающихся рок-музыкой. И вообще музыка, как таковая, перестала быть лидером общественного мнения в мире, кем она была двадцять-тридцать лет назад.

 

ART: Не хватает ли вам с приходом интернета и социальных сетей качественной музыкальной журналистики? Как то был, к примеру, у журнала Фузз, где подробно писали о каждом альбоме Телевизора и Борзыкин рассказывал о песнях и всем было интересно, а сегодня вышел альбом, ну и ладно, скачаю и забуду.

Борзыкин:  Да, мы недавно об этом говорили, это очень важная промежуточная ступенька распространения информации, это критика музыкальная.  Исчезли все журналы, тот же «Рокси», они были самиздатовскими и этим занимались в свое время, и «Фузз» занимался. Но вообще целый пулл музыкальных критиков не востребован. И наши питерские критики, Гуницкий и Бурлака, занимаются тем, что ведут какие-то мероприятия, маленькие концерты,  конферансье буквально, хоте это журналисты с большим  стажем, могли возглавлять солидные издания. Это беда, которая спровоцирована общей тенденцией  «музыка в массы». Заниматься музыкальной критикой начинают абсолютные профаны,  желтые журналисты и люди, которые мало в этом разбираются. На радиостанциях то же самое, поэтому их не интересуют аспекты музыкальные, они занимаются перемыванием грязного белья и рассказом случаев из жизни или интересных анекдотов. Вот чем они занимаются. Это желтизна, общая желтизна информации. Ко мне недавно приехал человек, я ему говорю, что во всем мире так, а он мне говорит, что, к примеру,  в Германии за последнее время появилось несколько радиостанций,  которые подробно приводят критический анализ выступлений молодых групп, поняли необходимость.  Слушать просто интересно. И вот то, что стихийно сложилось в 80ые, этот компонент – рок-критика, он очень важный. Я думаю, что это все связано с нашей жизнью, с попыткой сиюминутно ухватить и убежать, никто не думает  о направлении движения, нет никакого нравственного вектора, поэтому общее ощущение, что мы тут временщики, в ближайшее время нас всех отсюда прогонят, поэтому нужно успеть заработать денег. А платят деньги и заказывают музыку люди не всегда с высокими  предпочтениями, а чаще с низким вкусом. 

 

ART: Причем если смотреть в восьмидесятые, ту же передачу «Музыкальный ринг», когда приходили на «Аквариум», «Игры» или «Центр» со «Звуками Му», то люди из публики задавали вопросы гораздо умнее, нежели сегодня так называемые журналисты.

Борзыкин:  Идет вырождение специальности и в профессии музыкального критика это действительно налицо. Я знаю некоторых людей, которые поначалу, попав в прессу, пытались это сделать. А выход простой, заканчивается всегда одинаково, главный редактор говорит, что нам не нужно, у тебя слишком тяжеловесная статья, наш зритель, слушатель и читатель  этого не поймут. В результате, люди сами снижают свою планку, пишут примитивные тексты примитивным языком, задавая примитивные вопросы, хотя с удовольствием делали бы что-то иное. Это такое подавление интеллекта  неинтеллектуальным  большинством.  Плюс ко всему есть в этом какой-то умысел, потому что баранами управлять легче и отупение некоторое очень большой части населения связанно с рекламой  потребления материальных ценностей. И оно настолько мощно и изощренно продвигает себя, что заполняет  все внимание среднего большинства людей,  и у них нет времени анализировать  какую-то музыкальную информацию. Это очень удобно, таких людей можно загнать в кредитные ямы, в ипотеку,  удобно мошенничать и  манипулировать.  Такое сейчас время, я не знаю,  когда мы из этого выберемся. Определенные признаки деградации существуют, но при этом  все равно есть всегда исключения и внезапно обнаруживаешь интересных молодых ребят, которые каким-то чудом выжили и  воспитывались в интернете, где сами себя воспитали, свой музыкальный вкус и сами могут быть критиками. Другое дело, что официально это не востребовано, но рано или поздно придется это сделать, потому, что отрыв очень серьезный  детей от государства. Они становятся опасными, поэтому будущему правительству надо будет как-то обращать на них внимание, потому что они опасны.  А для этого их надо образовывать.

 

ART: Вы своим творчеством ближе всего к некоей жертвенности, к экзистенциализму. К тому же Сартру и Камю. Сартр, когда то сказал, что он всего себя отдал творчеству, чтобы всего себя спасти. Камю писал про бунтующего человека. Вы  все время себя отдаете творчеству и бунтуете, у вас это не искусственная провокация, а естественное противоборствие?

Борзыкин:  Я это не называю бунтом. Конфликт скорее. Искусство — это конфликт, внутренний конфликт. Музыка — это конфликт, даже когда неустойчивая гармония должна превратиться в устойчивую, и тогда человек испытывает состояние облегчения. Это как раз оно и есть, когда ты должен сначала обозначить точку боли, а потом ее отпустить, или дать какое-то свое разрешение. Мне кажется, это вообще основа  искусства как такового, ну, во всяком случае, для меня.

ART: Даже в альбоме «Мегамизантроп», в заглавной песне вы сказали все то, что хотели сказать на тот момент о себе и окружающем пространстве прямыми словами про кучу дерьма и прочее. Ясно и то, что этот нерв в вас не остановится, но что сегодня видно впереди, после тридцати лет существования для «Телевизора» и для себя?

Борзыкин:  Я не любитель строительства планов, как говорил Джон Леннон «Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь планы». Я пытаюсь находиться в настоящем. Мне кажется, что ощущение несоответствия, оно же конфликта, никуда из меня не выветрится. Другое дело, что оно приобретает все время разные оттенки. Это конфликт  между поэтом и серой массой, между единицей и толпой, между совершенством природы и подлостью человечества. Этих вопросов не избежать, и надо находиться  в вакууме, чтобы не чувствовать этого.  И тот же самый конфликт между притяжением земли и свободой космоса, гравитационный конфликт. Эта тема неисчерпаема и человек может лишь как-то  духовно менять себя, выстраивать себя внутренне. Если обращать внимание на какие-то базовые несоответствия, ты готов спокойнее воспринимать  неожиданные несуразности этого мира. Вот так и у меня нет ощущения, что я обязан все время что-то писать  и кому-то что-то доказывать.  «Ни дня без песни» у меня и не было никогда такого.  С каких-то пор я стал такую позицию презирать, потому что в этом есть какой-то конвейер, какой-то шоу-бизнес,  по крайней мере, для меня. И потом я много чего сказал, есть вещи, когда повторяться и их уже не хочется. Я знаю коллег, которые пишут на ту же мелодию с теми же словами и не комплексуют по поводу повторов, но мне бы так не хотелось. Поэтому я себя ничего не программирую и если заткнусь в какое-то время, буду где-то грести ластами и смотреть на подводный мир. Мне этого будет достаточно.

 

Беседовал: А. Пролетарский.

Фото, видео: А.Пролетарский.