Пятнадцатилетним одесским подростком я рос и воспитывался на русскоязычной литературе страны-агрессора. Так бывает и порой именно в этом и состоит закономерность. Но дело не в этом. В то время пока мой юношеский пытливый ум терзали Пригов, Сорокин, Ерофеев, Пелевин, Болмат, Бортников и прочие литературные troublemakers, еще живущие и уже почившие в стране агрессора и за ее пределами, я не подозревал, что внутри моей страны меня кто-то, когда-то и в упор привлечет провокационной дерзостью и живой убедительностью. Не считая Сережи Жадана, конечно. Но вот через почти двадцать лет, вызреет человек, который хлестким дерзким метафизическим глаголом и существительным станет отражать окружающее безвременье. С сетевыми высказываниями этого человека я познакомился больше двух лет назад, в  Фейсбуке, во времена Евромайдана. Громко, иронично и необратимо экзистенциально,  хирургически многослойно, в его постах говорилось об ужасе пасти окружающей реальности с погрешностью на территориальные девиации.
Шло время, мы несколько раз встречались, один раз без слов, а с кивками друг другу на мастер-классе по люстрации, проводимой компетентной группой, которая заехала в мое гетто пороков, дабы научить волонтеров и общественников самообороне без оружия. Я зашел туда на полчасика познакомиться с Сережей, так сказать. Но было не самое подходящее время для бесед о вечном, а я спешил на интервью с Андруховичем. Это было в начале октября 2015 года. Второй раз, на чтениях автором своих рассказов, 6 марта этого года, в одном коворкинговом пространстве южного города, где мы делились с ними репликами о текущих музыкальных продуктах и некоторым видением ситуации внутри и снаружи зоопарка, из которого не скоро еще можно будет выйти.

Противоречия

И вот, ожидаемая с мая сего года, книжка Противоречия, выходит тринадцатого июня тиражом полторы тысячи экземпляров в харьковском издательстве Фолио. Сорок три мозаичных метафизических текстуальных воронки, куда сигаешь без мыслей о последствиях и без права на отсрочку. Названия располагают к интимному сосредоточению и хлесткому проникновению – Реверс, Сфера, Родина, Раскол, Поединок, Кукла, Шмара, Любовь, Петля, Противоречия. И многие другие, о том, что спонтанно нырять и захлебываться порой полезнее, чем дышать через разлагающиеся жабры на пустынном загаженном берегу. Среди образов доминирую все те, кто рядом – соседи, коллеги по работам, случайный физиологический материал, встречающийся в дикой природе, участники юношеской музыкальной группы и прочие-прочие, которые словно снег на голову являются главному герою. Драматическому, а не лирическому, герою не нашего времени. Потому что время не определяется и не называется в данном случае, оно может быть рвотой наспех соблазненной и сознательно выебанной девушки, называемой в примитивном социальном обиходе — шлюхи, которую она спешно собирает руками в сточное отверстие после настырного хмельного спаривания с коллегой рассказчика, а может быть оружием индивидуального поражения, коктейлем из гнева и благодати, коим является сама любовь. Последнее описано в буквенной точности со слов автора. Книга Иванова не претендует на мифическую заскорузлую истинность и никак не обречена на забвение, она просто звучит и обертывается дуновением спасительной молитвы, о которой молчит автор. Он выговаривается перед собой и перед нами, всеми теми, кто никак не побоится заглянуть в червоточины своего затемненного нутра и таких же черных по периметру и к центру мыслеформ.
Герой книги не анархист и не маргинал в прямом понимании этого слова, он просто, хотя нет-сложно, устроенный бунтарь, панк системы растоптанных ценностей, возможно, тот самый бунтующий человек Камю, который тянет сизифов камень на голгофу нашего безучастия и отталкивающий на пути химер коллективного бессознательного, которое навязывает и разлагает изнутри.
Я пишу это все именно в тот день, когда ровно пятьдесят два года назад, стерильные на тот момент английские подростки The Beatles выпустили свой альбом A Hard Day’s Night. Было это 10 июля 1964 года. К чему это я? Там просто все песни со слезами радости на лице. Как и рассказы в книжке Сергея Владимировича, который к счастью никогда не принимал перо за шпагу, но наверно все-таки всего себя отдал этим порой болезненным строкам, чтобы всего себя спасти. И это его противофаза, где разные звуки социальной хламиды вычитаются временем, накладываются на шум воздуха и давятся буднями. И в этом же и кроются те самые противоречия, которые одни на всех.

Текст: А.Пролетарский.