Утро среды. Под  моим окном, из которого открывается вид на двор старого спального района, на ободранной покосившейся сливе, которая давно не плодоносит, сидят тринадцать воробьев, переговариваясь и греясь. Небо тонет в сером цвете, ночью шел дождь, но к утру прекратился. Порывистый ветер липнет к домам, словно губы старого импотента к лону молодой девочки. Его гул и свист слышен сквозь утробные пластиковые стеклопакеты.

Весь день был шторм, дождь обмыл весь этот фантомный черный город вдоль и поперек. Говорится о четырехмесячной норме осадков, но это  не важно, когда небо решило излиться до самого крайнего предела допустимого уровня  воды.

День и вечер среды  12 октября 2016 года втоптали Одессу в реку большого потопа, где берега отчаяния необратимо мелькают  среди темноты тизера урбанистической пляски.

Осень – это желтые листья на зеленой траве, которые ты слегка топчешь желто–зелеными рваными кедами. Под серым небом, немеющим от удушья надежды и плачущим от улик прошлого. И все это комок настоящего, которое необратимо глотаешь.

Лица прохожих и идущих напрямик и прочь сквозят ураганом. Шторм смыл их еще вчера. Архаические уебища – довлеющая часть населения этого города–фантома. Они наизнанку вещают о том, что потребности и инстинкты много насущнее и важнее  обстоятельств отказа от унылой нужды и вязкого и липкого желания.

Воробьи.

Деревья тут и там лежат на потрескавшемся асфальте и на потускневших домах, времен постройки совкового генсека с густыми бровями. На углу, напротив парка имени сталинского друга-писателя лежат две старые ели, обе из моего детства. Их жалко, прохожих нет.

Экзистенция настоящего момента все чаще необратимо состоит в том, чтобы быть растоптанным под прессом бытомешалки и перемолотым в жерновах слезовыжималки. Информационный повод найдется, куда же без него. Агентства новостей работают ведь сегодня круглосуточно, ураганы и штормы им не помеха.

Провода свисают по дворам, которые скрывают  в себе тайны скороспелых попек и неизбежных соитий. Мамы пугают детей мифическими электриками, которые чинят по узким дворам разорванные октябрьским ветром провода.

Прошло уже несколько дней с момента прохождения и фиксации стихии, воробьев уже не видно. Сильно похолодало, и стая после локального урагана не появлялась. Где она сейчас, я не знаю. Тринадцать маленьких голов и тринадцать пар маленьких глаз рассосались в пространстве и пережили стихию, которая сделает их сильнее. Или еще больше утвердит в желании индивидуализации, противоположной понятию стаи. Как знать. Главное, чему-то научит или разучит.

Текст, фото: А.Пролетарский.